| |
О многом следует сказать, но для
этого у меня сегодня нет настроения.
Слишком многое высказано о том, что с нами случилось здесь, и случилось
со мной в связи со смертью Жиля Делёза. Той смертью, которой мы,
без сомнения, страшились (зная о том, что он так болен), но еще более
с этой смертью здесь (cette mort-ci). С этой невообразимой картиной,
с этим событием будет нарастать, если это вообще представляется возможным,
бесконечная скорбь от другого события. Делёз-мыслитель, помимо всего,
– это мыслитель события и всегда вот-здесь происходящего события
(cet evenement-ci). Он оставался мыслителем события от начала и до
конца. Я перечитал то, что он сказал о событии уже в 1969 году, в
своей наиболее замечательной книге "Логика смысла". Делёз
цитирует Жо Боске [Joe Bousguet] ("Мою тягу к смерти, – говорил
Боске, – которая была поражением воли, я заменяю на страстное желание
смерти, ставшее апофеозом воли"), а затем продолжает: "В
этой перемене нет, по сути, ничего, кроме изменения воли: это что-то
вроде прыжка на месте, совершаемого всем телом, меняющим свою органическую
волю на духовную.Тело желает теперь не того, что именно происходит,
а чего-то такого в происходящем, что совмещалось бы с ним по законам
скрытого, юмористического соответствия: События. Именно в этом смысле
Amor fati сопровождает борьбу свободного человека." (Аналогичные
фрагменты можно приводить бесконечно.)
Да, слишком много сказано о времени, которое я делил с Делезом, наряду
со многими другими представителями моего "поколения"; об
удаче, которая сопровождала мое мышление благодаря ему, благодаря
его мышлению. С самого начала все его книги (но прежде всего "Ницше", "Различие
и повторение" и "Логика смысла") не только провоцировали
мое мышление, но в каждый момент времени не давали мне покоя. Опыт
этого беспокойства, достаточно сильного, соответствовал или почти
совпадал с "тезисами" – если так можно сказать, – в которых
слишком очевидной становилась дистанция, так лелеемая мной, принимаемая
мной с таким наслаждением, "жест", "стратегия", "манера":
письма, речи, быть может, чтения. Согласно "тезисам" (но
это слово не подходит) и, в частности, тезису, относяшемуся к различию,
которое не сводится к диалектическому противопоставлению. Различие "более
основательно", чем контрадикция ("Различие и Повторение"),
различие в радостно повторяющемся утверждении ("да, да"),
принимая во внимание симулякр, Делез остается, без сомнения, несмотря
на многие расхождения, одним из тех, кого я считал наиболее близким
себе среди всех, кто представлял мое "поколение". Я никогда
не испытывал в себе даже слабого сопротивления его дискурсу, даже,
если не соглашался с его позицией или с рядом пропозиций в Анти-Эдипе.
(Однажды я рассказал ему об этом, когда мы вместе возвращались из
университета Нант на машине, – там он выступал с защитой Спинозы).
Или, возможно, с такой идеей философии, которая состоит в "творчестве" концептов.
Когда-нибудь мне захочется объяснить, каким образом согласие на уровне
философского "содержания" не исключает всякого рода различия,
– еще сегодня я не знаю как именовать или располагать такое "противоречие".
(Делез благожелательно воспринял идею публикации нашего с ним долгого
импровизированного разговора на эту тему, но затем мы ждали, слишком
долго мы ждали). Я знаю только, что эти различия не служили чему-нибудь,
но только дружбе между нами. В моих положениях нет тени, знака, которые
могли бы указать на такую противоположность. Такое бывает столь редко
в нашей среде, что мне хотелось бы отметить это здесь в данный момент.
Такая дружба не исходит из исключительного, единственного факта,
подобно тому, как это происходит у врагов.
Верно, что мы редко виделись, особенно в последние годы. Но я все
еще мог слышать хихиканье его голоса с небольшой хрипотцой, который
рассказывал мне много такого, что мне нравилось, и о чем напоминали
прощальные строки письма: "Мои лучшие пожелания и всего хорошего".
То же самое он нашептывал мне с дружеской иронией во дворе Сорбонны
летом 1955, когда я провалился на экзаменах. Или еще, в таком же
одиночестве старости: "Больно видеть тебя, проводящим так много
времени в этом институте (Международном философском колледже). Лучше
бы ты писал ...". Я вспоминаю памятные дни коллоквиума по Ницше
в Кериси в 1972, и еще многое, много других моментов, которые касались
меня. Безусловно с Жаном-Франсуа Лиотаром (который сейчас рядом),
мы ощущаем сегодня одиночество, отчаяние и меланхолию в том, что
можно было бы обозначить ужасным и фальшивым словом "поколение".
Любая смерть, конечно, уникальна и поэтому необычна, но что можно
выразить в термине необычность, когда от Батая до Альтюссера, от
Фуко до Делеза, которые шли разными путями, мы объединяем их в слове "поколение",
как в некую серию, – а Делез был также философом сериальной сингулярности,
– все эти непохожие смерти?
Да, мы все влюблены в философию. Кто может отрицать это? Но, верно,
(он сказал это), Делез был в этом "поколении" тем, кто "делал/мастерил" (faisait)
ее более весело, более невинно. Я полагаю, он не любил слово "мыслитель",
которым я обозначил его выше. Он предпочел бы слово "философ".
В этом смысле он призывал быть "более невинным (лишенным чувства
вины) в осуществлении/делании философии". Без сомнения, его
позиция оставила глубокий след в современной философии, след, который
есть он сам, несравнимый ни с кем. След великого философа и великого
учителя. Историки философии, которые исследуют характер конфигурации
и выборки его собственной генеалогии (стоики, Лукреций, Спиноза,
Юм, Кант, Ницше, Бергсон и т.д.) обратят внимание на то, что он был
также изобретателем философии, который никогда не ограничивал себя
рамками какой-либо философской "области" (он писал о живописи,
кино, литературе, Бэконе, Льюисе Кэрролле, Прусте, Кафке, Мелвилле
и т.д.). И я хочу откровенно сказать здесь, что я любил и восхищался
его манерой, – всегда безошибочной, – манерой обращения к образу,
газетам, телевидению, к публичной сцене и к тем трансформациям, которые
во множестве произошли за последние десять лет.
Экономия и бдительное отступление. Я ощущал солидарность с тем, что
он делал и говорил об этих вещах, например в интервью "Либерасьон" по
поводу публикации "Тысячи плато" (в стиле его памфлета
1977 года). Он сказал: "Кто может знать, что за истекший период
случилось с книгой. Уже несколько лет мы переживаем реакцию почти
в каждой области. Неразумно полагать, что книги остались вне процессов
реакции. Люди все больше заняты фабрикацией литературного пространства,
– но также юридического, экономического и политического, которые
по своей природе реакционны; эти пространства более нетворческие
и сдавливающе/сжимающие. Я думаю, что в сложившейся ситуации нужна
систематическая работа, – анализировать то, что мы полагаем свободой".
Это "хуже, чем цензура", – добавлял он, – но такая заколдованность
не может быть преодолена по необходимости". Может быть, может
быть.
Подобно Ницше, Арто, Бланшо и многими другими, кем он восхищался,
Делез никогда не выпускал из внимания альянс, сложившийся между необходимостью
и алеаторностью, между хаосом и безвременьем. Когда я писал о Марксе
в критический момент, три года назад, я услышал (в период моего исследования),
что он планировал сделать то же самое. И я глубокой ночью перечитал
то, что он написал об этом в 1990: "...Феликс Гваттари и я всегда
считались марксистами, может быть по разному, но все равно вместе.
Мы не верили политической философии, которая должна была бы стать
центральным моментом анализа капитализма и его развития. Что нас
интересует более всего, так это анализ капитализма как имманентной
системы, которая постоянно утаивает свойственное ей ограничение,
и всегда обнаруживает его в более широком контексте, потому что ограничение
и есть Капитал как таковой."
Я собираюсь заново прочитать Жиля Делеза, чтобы учиться, и я буду
совершенно одинок в этой долгой беседе, которую мы собирались провести
вместе. Я думаю, что мой первый вопрос будет обращен к Арто и делезовской
интерпретации "тела без органов", затем к слову "имманенция",
которая столь настойчиво присутствовала в его творчестве, чтобы помочь
или позволить ему сказать нечто, что, без сомненья, все еще остается
для нас тайной. И я попытаюсь рассказать ему, почему его мышление
никогда не покидало меня, уже почти сорок лет. Но как я смогу это
сделать после того, что произошло?
---------------------------------------------
© Перевод Арсена Меликяна, 2001
Источник: http://www.usc.edu/dept/comp-lit/tympanum/1/derrida1.html |
|
а также:
Арсен Меликян
Ницше и Вагнер
Арсен Меликян
Философия и супружество
Арсен Меликян
Друзья
Арсен Меликян
Учитель и ученики
Лариса Гармаш.
"Так говорила Заратустра".
Петер Слотердайк.
Кентаврическая литература
Сергей Шилов.
Против Атомизма.
Кто есть Бытие? или Так мыслит Пифагор.
Сергей Шилов.
Против Атомизма.
Хроника. Дефиниции Меганауки.
Владислав Тодоров. Иносказание без Иного
или о Статусе Философствования как Инициирующего Говорения.
Арсен Меликян.
Перевод как система доязыковых различий.
Вальтер Беньямин.
Задача переводчика. Предисловие к переводу "Парижских картин" Бодлера.
Жак Деррида.
Вокруг вавилонских башен.
Поль Рикёр. Парадигма перевода.
Андрей Горных. Повествовательная и визуальная
форма: критическая историизация по Фредрику Джеймисону.
Альмира Усманова.
Общество спектакля в эпоху коммодифицированного марксизма.
Ги Дебор. Общество спектакля. (txt/232Kb)
Жиль Делез.
Имманентность: Жизнь…
Юлианна Осика.
Страсть и опыт тела: к методологии исследования.
Жиль Делез. О музыке.
Петер Слотердайк. Правила для человеческого зоопарка
Алфавит
Жиля Делеза.
PDF / 625 Kb
Тьери Жус. D как в Deleuze
Петер Слотердайк.
После истории.
Мишель Фуко. Дискурс и правда: проблематизация паррезии.
|
